Горбовский Александр - По Системе Станиславского
Александр Горбовский
ПО СИСТЕМЕ СТАНИСЛАВСКОГО
- Хорошо, что зашел, голубчик! Присаживайся. А я да-авно собирался
повидать тебя. Георгий Федорович, признаться, просил меня, вы, мол, моего
Петра там не забывайте. А я и не забываю! Рассказывай, милый, что ты и как.
Как роль?
Ипполит Матвеевич профессионально грациозно склонил седую гриву со всей
благосклонностью, на какую только был способен, взирая на молодого человека
в ковбойке, почтительно сидевшего перед ним на половинке стула.
- Спасибо, Ипполит Матвеевич. - Всякий раз, когда он говорил, Петр делал
такое движение, как если бы он хотел встать. - Спасибо. Я ведь знаю, как у
вас мало времени. Но мне, правда, очень нужно было посоветоваться с вами. С
ролью у меня что-то неважно получается...
Услышав это, Ипполит Матвеевич придал лицу выражение сочувствия, и
подвижные его актерские губы сложились скорбным сердечком.
- Говоришь, неважно, голубчик? - сокрушенно повторил он. - Это плохо. Ах
как плохо! Роль-то хоть велика?
В этом-то и была печаль, В масштабах фильма, который снимался, это была
даже не роль. Скорее эпизод. Всего несколько фраз. Сначала: "Пощады, цезарь!
Пощады!" А потом, когда Белопольский, играющий цезаря, не взглянув на него,
прошествует в паланкине мимо, запоздало и горестно воскликнуть: "Я не
виновен! Не виновен!" После чего двое статистов, игравших роль стражников,
поведут его дальше. И это все.
По мере того как Петр говорил, с Ипполитом Матвеевичем происходила некая
метаморфоза. Медленно вскинутые брови придали лицу его трагическое
выражение, глаза наполнились слезами, а линия рта явила собой обиду и
уязвленность,
- Голубчик! - воскликнул он огорченно, едва Петр замолчал. - Голубчик! Да
господь с тобой! Маленькая роль. Да знаешь, с чего начинал я? В моей роли
вообще не было слов. Вообще не было слов! Я играл полового. Но это надо было
сыгра-ать! И так, чтобы тебя заметили. И запомнили. А ведь до сих пор
помнят! Мне и самому кажется иногда, что это лучшая моя роль. - Ипполит
Матвеевич чуть приспустил веки, отчего лицо его сразу обрело выражение,
которое можно было бы обозначить словами "вдохновенное воспоминание". -
Помню, Станиславский, старик Станиславский, говорил бывало...
Все, что говорил он сейчас, каждый свой жест, каждое движение лица
Ипполит Матвеевич знал наизусть. Этот молодой человек в ковбойке был не
первым, кто шел к нему, неся свои обиды и печали. Многие бывшие его ученики
приходили к нему посетовать на роль, на режиссера или просто на судьбу.
Стареющий метр и сам привык к этому, и со временем как-то сам собой сложился
у него этот монолог, который всякий раз перед новым слушателем он разыгрывал
в новом блеске. Как большой актер, он ни разу не повторялся, каждый раз
внося в игру что-то новое, чего не бывало раньше.
- Нет маленьких ролей, Петр, дорогой. Есть маленькие актеры. - Даже
тривиальность эта, будучи сказана так, как она была сказана, прозвучала
откровением. - Ты не думай о том, что идет съемка, забудь, что есть камера.
Забудь, что ты актер. Ты должен быть только тем, кого играешь. Кто ты там?
Осужденный? Преступник? Что сделал, за что тебя ведут?
Петр неуверенно пожал плечами. Этого в роли не было
- Но сам-то ты должен знать, - снова огорчился Ипполит Матвеевич. - Для
себя. Ну, убил кого. Или украл. Пусть украл Курицу. И вот тебя ведут. И все
тебя видят. Позор! Проклятая курица! Зачем только ты сделал это! Тебе
страшно. Что теперь будет! Что будет! Ты должен поверить во все это, должен
думать толь
